Сталинградка баба Шура
Стихотворение камышинского поэта Николая Максикова пришло на конкурс “Моя страница в книге “Бессмертный Сталинград”.
Николай Максиков
г. Камышин
Сталинградка баба Шура
Памяти моей бабушки, сталинградки Александры Кононовой
Будь я художник – искренней натуры
под материнский образ не искал:
сединки на висках, глаза с прищуром –
как ни крути, но лучше бабы Шуры
не подобрать под этот идеал.
Она жила в убогой коммуналке,
но в комнатке всегда царил уют:
в горшочках – ванька мокрый и фиалки.
Всё в рюшечках, оборках – без смекалки
такие бабушки и дня не проживут!
Жила без причитаний и молений –
не жалуясь на горькую судьбу.
Икону заменял на стенке Ленин,
в котором, мне казалось без сомнений –
семь пядей светлой мудрости во лбу.
И, выслушав мальчишечьи расспросы,
блеснув слезой, говаривала мне:
«Иди сюда, мой маленький философ».
А дальше, пыхнув дымом папиросным:
«Я расскажу всю правду о войне».
Я затихал. Мне чудились разрывы,
и не табак, а от пожаров гарь.
В груди сжималось сердце боязливо,
но я глядел в былое без отрыва,
перевернув незримый календарь.
…Они сидели, спрятавшись в подвале:
измучены, усталы и худы.
Израненные, слышалось, стонали,
а детки-непоседы – Ваня с Валей
всё жалобно канючили: «Воды!»
И прихватив какую-то посуду,
мать поползла, петляя меж камней.
А у реки, над маленькой запрудой
летала смерть кровавая повсюду,
сама от крови той осатанев.
Сумела зачерпнуть едва водицы –
сирены вой. Бежит вокруг народ.
А в небе сталинградском стали виться
крестатых самолётов вереницы –
опять начался авианалёт.
Моторы выли, бомбы грохотали,
стеной огонь в руинах бушевал.
А где-то там, в её родном квартале
горел бетон, спекались прутья стали,
и был немилосердным этот шквал.
Рвануло рядом. Над землёй мелькнули
куски бетонных плит береговых.
Осколки жадно впились в бок кастрюли,
и косы, туго свёрнутые кулем,
как острой бритвой сняли с головы.
Когда очнулась – тишина такая,
что можно без привычки оробеть.
Лишь звон в ушах, да боль, не отпуская,
тяжёлых мыслей нагоняет стаю
и топчется по телу, как медведь.
Пути не разбирая, как чумная,
рванулась к детям, чувствуя беду.
Спешила Шура, ничего не зная
о том, что их подвал волна взрывная
накрыла, смертью собирая мзду.
Её мальчишки – Ванечка и Валя,
свернувшись, беспробудным спали сном.
И все, кто были рядом – тоже спали.
И пахло свежей кровушкой в подвале.
И мир перевернулся кверху дном…
– Ну, что грустишь, герой? – Мне баба Шура,
бывало, улыбается любя.
А я сижу – растерянный и хмурый,
гляжу на тихо тлеющий окурок,
и жалко мне тех маленьких ребят.
Мне жаль, что в частой бабиной гребёнке
нет прежних кос и шёлковых кудрей;
двоюродные братья и сестрёнки
не родились, и голосок их звонкий
не зазвенел забавно во дворе.
Уже и бабу время-торопыга
отняло, не назвав координат.
По-детски носом невзначай зашмыгав,
я сам себе теперь читаю книгу
с заглавием «Бессмертный Сталинград».
Добавить комментарий